«Дело подходило к весне 1921 года. Стали растаивать озёра. Я вместе с женой пошёл на Товское озеро ловить рыбу. Рыбы наловили по среднему. Потом я поехал на тоню ловить рыбу. Теперь ловить сёмгу интересовало. Брали её на месте и меняли на рожь. Полтора фунта ржи давали на фунт сёмги. Подход сёмги в этом году был очень большой, и ловилась она хорошо. Сёмга была очень крупная, потому что грудная. Так провёл я лето, хлебушка призаработал в запас. Зимой я жил около хозяйства и заготовлял снасти для будущего года. На зимний промусел я не собирался, так как заболели ноги.
Весной 1922 забили лошадь. Лошадь была очень старая, и работать больше не могла. Летом я сел на тоню. Сёмга ловилась очень плохо. Подхода почти совсем не было. В это время, когда она шла, были шторма, и она проходила голоменём, а в берег её не пропускал шторм. Так подошла осень. Улов сёмги был плохой, и хлеба я почти не заработал. На Инцах в эту осень велась постройка дома. Я пошёл туда работать. Заработок был хороший, платили мукой по 20 фунтов в день на готовом столе. Проработал я там до зимнего промусла. Тогда кулак прекратил все работы и стал ходить на море промушлять зверей, а меня отвёз домой.
Дома я дожил до весны 1923 года. Весной сходил на Товское озеро и половил рыбы для пропитания. На лето я сел на тоню и стал ловить сёмгу. Сёмга ловилась по среднему. На тоне мы промушляли двоима, и вся добыча шла на двоих поровну. Подходила осень, стало морозить, и промусел закончился. Мы убрали снасти и отправились домой. Дома я пожил немного и пошёл на Инцы к кулаку Ладкину на работу.
Проработал до Рождества 1924 года. На Рождество меня Ладкин отвёз домой. Дома жилось неважно. Лошади нет и не сена, дров привезти не на чем. На чунке* волочить не могу - ноги болят, а одна жена много ли наволочит. Во всём недостаток. Я заговорил жене: «Давай убьём корову, продадим мясо, а на те деньги купим жеребёночка». Так мы и сделали. Убили корову. Половину мяса продали, и на те деньги купили жеребёночка - кобылку. И так мы её наблюдали, кормили и ухаживали за ней, что за малым дитятей. Кобылка росла весёленькая, точно хотела нас отблагодарить за хороший уход.
Проходила зима, и наступила весна 1925 года. Кобылку мы стали выпускать на улицу. На воле наша кобылка не могла нарадоваться. Бегала около дома и припрыгивала кверху. Когда начинало холодать, тогда мы её заставали в стаю. На лето кобылку спустили с конями на волю. Я поехал на тоню. Нас посадили на Хабариху четыре человека. Первыми нас приехало двое. Снасть наладили и поставили тайник. Нам сразу попало пять рыб. Когда мы опарывали сёмгу, то в это время к нам пришёл смотритель с Инецкого маяка и попросил у нас одну рыбину. Мы ему подарили небольшую рыбинку. Невдолги к нам приехали ещё двое рыбаков. Мы пособили* им поставить снасти. Сёмга нам попадала очень хорошо, и задание мы выполнили к половине лета. Так лето подошло к осени, и начинало морозить. Нам надо было попасть домой. Мы убрали снасти и отправились. Когда я пришёл домой, то увидел, что наша кобылка уже выросла. Зимой кое у кого в деревне я работал по плотничной, а жена волочила дрова и сено на чунке. Так время заподходило к вешним месяцам. Я сделал маленькие саночки и маленький хомутец и стал на кобылке ездить и возить понемногу сена и дров. Так наконец-то мы избавились от чунки.
Прошла весна, наступило лето 1926 года. Надо было собираться на тоню. Тоня в этом году была Катериниха. Посадили нас четверых, тоня не очень хорошая. Когда мы все приехали на тоню, то наладили снасти, установили их и начали промушлять. Сёмга ловилась по среднему, и цена на неё была невысока. Так что мы с нуждой зарабатывали себе на пропитание. Так прошло лето, и наступила осень. Начало морозить. Мы убрали снасти и пошли домой все печальные, что плохо половилась сёмга. В деревне в рыбацкой артели строили новые боты для Мурмана, и я поступил туда на работу. Мне с первого дня дали плотника первой руки, и я получал зарплату три рубля в день. Проработал я до весны 1927 года. Кормились вдвоём с женой хорошо.
Весной заболели у меня ноги, да и так сильно, что месяц не вставал с постели. Думал, что останусь навсегда калекой. Но благодаря фельдшерице Марфе Фёдоровне, которая ухаживала за мной, что за малым дитём, по три раза в день меня посещала, делала разные применения, через месяц я маленько заходил по избе. Потом по совету фельдшерицы Долгобородовой понемногу стал выходить на улицу и почувствовал себя лучше. Пришло время, и промушленники поехали на тони. А я сидел и плакал, что остался дома, и думал, чем же я буду кормиться в этом году. Время подошло к сенокосу. Жена начала косить, а я сижу дома. Наконец, решил ходить на сенокос с помощью батога. Жена уйдёт и наработается, а я только тогда дойду до места. Так пропозорился* я всё лето. Наступила осень. Жена привела кобылку с поскотины. Кобылка была очень хорошая: весёлая и бойкая. Так сердце и радовалось видеть такую весёлую лошадку. Наступила зима, и я начал ездить на своей лошадке. Лошадь хорошая, уносная, и надо было на ней работать и зарабатывать деньги на пропитание. Поехал я с извозом в город. В городе сдал товар и направился к врачу. Врач осмотрел меня и сказал: «У тебя неизлечимая болезнь - воспаление седалищного нерва обоих ног». Прописал мне рецепт на втирание и микстуру. Я этим пользовался, но пользы не получал нисколько, всё оставалось по-прежнему. Так я и приехал домой с такими же ногами, какие были до этого. Так проходила зима.
Наступила весна 1928 года. Промушленники стали собираться на тони. Мне тоже хотелось на тоню, и я пошёл в рыбацкую артель, в контору, проситься на тоню. Мне дали пустую тоню, которая брошена и для промусла признана непригодной. Я на неё поехал с радостью. Жена пособила заехать и забить тайник. Жене нужно было домой, она ушла, а я остался один. Ноги служили плохо, но всё-таки с большим горем и со слезами приводилось работать. Сёмга стала попадать, и мне стало веселее. Жена ходила ко мне через день и носила сёмгу на приёмный пункт, а мне приносила провизию. Так мы кормились хорошо и уплатили все налоги, которые были не такие и большие.
Подходила осень, начинало морозить, и промусел закончился. Я подобрал снасти и пошёл домой. Расстояние от тони до дому всего 7 километров. Но я эти 7 километров шёл целый день. Домой пришёл в потёмках, постучал, и жена отворила дверь. Я зашёл в избу и сел раздеваться. Жена спросила: «Рано ли пошёл с тони?» Я ей ответил, что сразу, как только стало светать. Жена заплакала о том, что как же будем жить дальше, детей нет, и некому нас будет кормить. Я посмотрел на неё и тоже заплакал - которо от боли, а друго от досады. Так время шло в горе да в нужде. Подходила зима. Зимой я работал на своей кормилице-кобылице. Возил почту на Инцы и обратно. Тем и зарабатывал на прокорм. Почту возили три лошади, и приводилось ездить раз в неделю. За это платили 7 рублей. Я был очень доволен, что хотя бы зарабатываю эти деньги. Кое-как на хлеб хватает, а молоко своё. Так проводил я зиму.
Наступила весна 1929 года. Вдвоём с женой сходили на Товское озеро и половили рыбы для себя. Опять наступало время сёмужьего промусла, и гонщики поехали на тони. Меня тоже пустили на тоню. Только не на ту, что сидел в прошлый год, а дали ещё хуже. Я заехал на тоню, приискал местечко для тайника. Жена пособила забить колье и поставить тайник. Сёмга заловилась хорошо. Жена носила рыбу на приёмный пункт, а я безотлучно был на тоне всё лето. Тоня кормила нас хорошо. Летом жена ходила ко мне редко. Ей ходить было некогда - косила траву. Сёмгу я препровождал на приёмный пункт с попутчиками. Спасибо добрым людям, что увозили от меня рыбу, а по сдаче привозили квитанцию. Время шло, наступала осень. Начало морозить. Я подобрал снасти и направился домой. Работать на лошади пока не мог - не было санной дороги. Я занялся по столярной, а когда подоспела санная дорога, я работал на своей кобылице. Так и прокормились зиму.
Весной 1930 года сходили на озеро, где оставлена снасть, половили рыбы для личного потребления. После озера сильно заболели ноги, и в этом году я на тоню не собирался. Лежал целый месяц. Потом подошла сенокосная пора. Я уехал на пожню в карбасе и там жил. Помогал немного жене, и она была этому рада. Прошёл и сенокос. Я работал дома по столярной, но заработок был очень мал. Кое-как сбивались на кусок хлеба. Зимой я работал на лошади - ездил в город с извозом. В городе обращался к врачам, но пользы не получал. Одно говорили, что эта болезнь неизлечима. С тем же и возвращался домой. Так прошла и зима.
Наступила весна 1931 года. Жилось очень плохо: работать не мог, кормить некому, детей нет. Надеяться не на кого, надо что-то делать, чтобы не помереть с голоду. В рыболовной артели работали бота, и я взялся возить лес вместе с народом. Так и проработал зиму. Прокормились, хотя и не так сытно, но с голоду не померли.
Наступила весна 1932 года. Я пошёл в рыболовную артель просить тоню. Председатель артели дал задание и заключил договор. Мы с женой поехали на тоню. Тоня была очень плохая, и надежды на неё не было. Я проработал на ней лето, но ничего не заработал. Осенью домой пришёл пустой. Жизнь не веселила, но деваться было некуда. На производство идти? Никуда не поступишь - нужно пройти медицинскую комиссию, а на ней забракуют. Так и приводится повиноваться своей судьбе. Тут пришёл ко мне директор рыборазводного завода Вдовченко и стал просить сработать аппараты для икры по 50 рублей со штуки. А всего ему нужно было три штуки. Я с радостью взялся за такую работу и работал целое лето. Директор давал мне денег авансом на пропитание. Он давал, сколько сработано, столько и выдавал. Когда я закончил работу, директор создал комиссию по принятию аппаратов. Комиссия признала работу удовлетворительной, и аппараты были приняты, а я получил окончательный расчет.
Так прошло лето, и наступила осень. Осенью я поработал кое у кого по найму по плотничной. Вскоре подошла зима. Зимой я ездил несколько раз в город по командировке сельсовета. Оплата за работу была низкая. В городе я каждый раз показывался врачам и хотел получить от них помощь. Но ничего не выходило. Болезнь оставалась по-прежнему. Так в суете скоро прошла и зима.
Незаметно наступила весна 1933 года. Промушленники собирались на сёмужий промусел. Мне тоже хотелось на тоню, и пошёл я проситься. Тоню мне дали забракованную промушленниками, но я был рад и такой. Жена пособила мне заехать и забиться, а по¬том я остался один. По всему берегу моей тони протекала река Това и мешала подходу сёмги. Весной сёмга попадала плохо, кормила с большой нуждой. Осенью я ожидал улов лучше, но ожидания мои не сбылись. Осенью нанесло на берега много леса, и при малейшем зводеньке его снимало с берега и несло в снасти, рвало их и ломало колье. Снастям стоять не было возможности. Лесу подле берега несло тысячами, целыми сутками напролет. Если ветер дует сверху, тогда лес несёт к низу. Если ветер задул снизу, тогда тот же лес снимает с берегов и несёт к верху. И так этот лес мешал промушленникам, что нельзя было пристать к берегу. Были случаи, что ломало у промушленников ноги этим лесом.
Так прошла осень, стало морозить. Я выпросился к тутошнему жителю, чтобы разрешил сложить снасти в амбар. Он меня пригласил, и я сложил снасти к нему, а сам пошёл домой. Дома я занимался плотничной работой по найму, а вечером столярной. Зимой работал на лошади и зарабатывал только на один хлеб да государственные налоги. Оприш хлеба не сходилось купить хотя бы на рубаху. Одежда и обутка тоже изнашивались. Так прошла зима.
Наступила весна 1934 года. Весной директор рыборазводного завода предложил мне сработать два аппарата. Я был очень доволен, что дают работу. По окончанию работы с аппаратами Вдовченко стал посылать меня в реку ловить производителей сёмги. Нас три единоличника заключили договор выловить 30 штук производителей, а белую рыбу ловить для себя. В первый раз мы поехали ловить и выловили 27 штук производителей и бочку белой рыбы. Пожили дома два дня и поехали второй раз. Второй раз выловили 10 штук производителей и белой рыбы две бочки. Заработали мы по 130 рублей. Когда лов закончился, мы расшили невод, и всяк свои сети унёс домой.
Прошла осень, и наступила зима. Зимой заработка на лошади не было, и мне пришлось убить корову и остаться с тёлкой. Когда я убил корову, то половину мяса сдал в рыбкооп*, а вторую половину оставил для личного потребления. И эту зиму мы прожили сыто.
Наступила весна. Весной мы сходили на Товское озеро и половили рыбы для личного потребления. Летом мы занимались сенокосом, а в свободное время я занимался плотничной работой по найму. Так прошло лето, потом и осень, наступала зима. Зимой я работал на лошади. Два раза съездил в город по направлению сельсовета. Смог уплачивать государственные налоги, и сами кормились, хотя и одним хлебом».
Чунки, чуни – небольшие деревянные сани, на которых один человек мог перевозить различные грузы
Пособили – помогли
Пропозорился – промучился
Рыбкооп – рыболовецкий потребительский кооператив